Поздний вечер. Глубокое темное детство. 
В окне, как припадочный, билась гроза. 
Седая чета мне голову мыла, 
В тазу плавали в пене мои глаза. 
Они себя видели и закрывались. 
Старуха царапала, лил воду старик, 
Когда же гроза в диком реве вздымалась – 
Они замирали на миг. 
Но снова вцеплялись, терзали и терли, 
Гроза уж ворчала из дальнего леса, 
Когда, утомясь, и ворча, и вздыхая, 
Уснули два хворых и древних беса. 
И шелковые волосы скрипели, 
Ночь освеженная пролилась в щели, 
Пел соловей и старики сопели. 
В поруганной отмытости лежала, 
Догадываясь – где я, что со мною, 
И край заброшенный с печалью узнавала – 
Где черти чистят и гроза отмоет.

Уступи мне, скворец, уголок, 
Посели меня в старом скворешнике. 
Отдаю тебе душу в залог 
За твои голубые подснежники. 

И свистит и бормочет весна. 
По колено затоплены тополи. 
Пробуждаются клены от сна, 
Чтоб, как бабочки, листья захлопали. 

И такой на полях кавардак, 
И такая ручьев околесица, 
Что попробуй, покинув чердак, 
Сломя голову в рощу не броситься! 

Начинай серенаду, скворец! 
Сквозь литавры и бубны истории 
Ты — наш первый весенний певец 
Из березовой консерватории. 

Открывай представленье, свистун! 
Запрокинься головкою розовой, 
Разрывая сияние струн 
В самом горле у рощи березовой. 

Я и сам бы стараться горазд, 
Да шепнула мне бабочка-странница: 
«Кто бывает весною горласт, 
Тот без голоса к лету останется». 

А весна хороша, хороша! 
Охватило всю душу сиренями. 
Поднимай же скворешню, душа, 
Над твоими садами весенними. 

Поселись на высоком шесте, 
Полыхая по небу восторгами, 
Прилепись паутинкой к звезде 
Вместе с птичьими скороговорками. 

Повернись к мирозданью лицом, 
Голубые подснежники чествуя, 
С потерявшим сознанье скворцом 
По весенним полям путешествуя.

Мне снился сон, где света не включают 
И гасят фонари у входа в дом, 
Писателей со строгими плечами 
Встречают у заржавленных авто; 
Смакуют бесконечные без фильтра, 
Ругают Эдуарда и Садур, 
И удивлённо взвизгивает шпилька 
На туфлях оживающих скульптур; 
Смотри туда: на кухне по-турецки 
Уселся в угол памятный еврей, 
И Лермонтов уже почти что Ленский 
Со знаменитой бледностью своей; 
Бесснежно, неприветливо и зябко, 
В прихожей, разуваясь по одной, 
Утопленницы стягивают шапки 
И раздают дешёвое вино; 
Условия насмешливого шика - 
Сводя с ума эпоху голограмм, 
Шарахает печатная машинка, 
Мерещится священная гора: 
Вопи среди теней своей святыни! 
Пытайся подобрать обрывки фраз! - 
Но неживые брезгуют живыми 
И даже замечают через раз. 
Заварочник гудит железнобоко. 
И долго помнит взгляд - в потоке лиц, 
Улыбчивый, беседует Набоков 
С одной из молодых самоубийц.

В родных полях вечерний тихий звон,- 
Я так любил ему внимать когда-то 
В час, как лучи весеннего заката 
Позолотят далекий небосклон. 
Милей теперь мне гулкий рев, и стон, 
И мощный зов тревожного набата: 
Как трубный звук в опасный бой - солдата, 
Зовет меня на гордый подвиг он. 
Средь суеты, средь пошлости вседневной 
Я жду, когда, как приговор судьбы, 
Как вешний гром, торжественный и гневный, 
В возмездья час, в час роковой борьбы, 
Над родиной истерзанной и бедной 
Раскатится набата голос медный.

А снег идёт, а снег идёт, 
И все вокруг чего-то ждёт... 
Под этот снег, под тихий снег, 
Хочу сказать при всех: 

«Мой самый главный человек, 
Взгляни со мной на этот снег - 
Он чист, как то, о чем молчу, 
О чем сказать хочу». 

Кто мне любовь мою принёс? 
Наверно, добрый Дед Мороз. 
Когда в окно с тобой смотрю, 
Я снег благодарю. 

А снег идёт, а снег идёт, 
И всё мерцает и плывёт. 
За то, что ты в моей судьбе, 
Спасибо, снег, тебе. 

Евгений  Евтушенко

Никак не разродится небо снегом, а я - строкой. 
Таким, как я, вполне хватает хлеба. А мир - другой. 
Тут надо грызть зубами бренность, копить на дом, 
И не в стихах тут вовсе ценность, совсем в другом. 
Таким, как я, - скитаться по подъездам, искать себя, 
Не прорастать корнями в место, лежать плашмя 
И трогать под собою море, шептать волной 
О том, что я с собою в ссоре. А мир - другой, 
Здесь нужно быть успешным, ушлым, уметь молчать, 
Невозмутимым, равнодушным, ложиться спать 
А не писать ночами в бездну, сквозь сизый дым. 
Я не умею быть полезным, и быть простым 
Счастливым, сильным человеком... Я не смогу 
Сравняться в беге с этим веком. Но я бегу...

Менялся нрав, ломался голос. 
Не помню лета - помню стужу. 
Какой-то стыд, какой-то тормоз 
Мешал мне вырваться наружу. 

Мой внешний мир 
с одной читальней, 
Троллейбусом и телефоном 
Завидовал дороге дальней, 
Лесам глухим, морям бездонным! 

Не знала я, что суть не в этом, 
Что дух, 
невысказанный, пленный, 
И был бескрайним белым светом, 
Огромной маленькой вселенной.

Зарею жизни я светом грезил, 
Всемирным счастьем и вечным днем! 
Я был так пылок, так смел, так весел, 
Глаза горели мои огнем. 

Мир рисовался - прекрасен, дивен. 
Прожить, казалось, я мог шутя... 
Зарею жизни я был наивен, 
Зарею жизни я был дитя! 

Закатом жизни порывы стихли, 
Иссякли силы и жар погас. 
Мне жаль сердечно, не знаю - их ли, 
Погибшей грезы ль, но - близок час. 

Он, ироничный, пробьет бесстрастно, 
Я улетучусь, тоской объят... 
Зарею жизни - всё в жизни ясно! 
Закатом жизни - всему закат!

Сдав все свои экзамены, она 
к себе в субботу пригласила друга, 
был вечер, и закупорена туго 
была бутылка красного вина. 

А воскресенье началось с дождя, 
и гость, на цыпочках прокравшись между 
скрипучих стульев, снял свою одежду 
с непрочно в стену вбитого гвоздя. 

Она достала чашку со стола 
и выплеснула в рот остатки чая. 
Квартира в этот час еще спала. 
Она лежала в ванне, ощущая 

всей кожей облупившееся дно, 
и пустота, благоухая мылом, 
ползла в нее через еще одно 
отверстие, знакомящее с миром. 

Дверь тихо притворившая рука 
была — он вздрогнул — выпачкана; пряча 
ее в карман, он услыхал, как сдача 
с вина плеснула в недрах пиджака. 

Проспект был пуст. Из водосточных труб 
лилась вода, сметавшая окурки. 
Он вспомнил гвоздь и струйку штукатурки, 
и почему–то вдруг с набрякших губ 

сорвалось слово (Боже упаси 
от всякого его запечатленья), 
и если б тут не подошло такси, 
остолбенел бы он от изумленья. 

Он раздевался в комнате своей, 
не глядя на припахивавший потом 
ключ, подходящий к множеству дверей, 
ошеломленный первым оборотом.

На двойном стекле узоры 
Начертил мороз, 
Шумный день свои дозоры 
И гостей унес; 

Смолкнул яркий говор сплетней, 
Скучный голос дня: 
Благодатней и приветней 
Всё кругом меня. 

Пред горящими дровами 
Сядем - там тепло. 
Месяц быстрыми лучами 
Пронизал стекло. 

Ты хитрила, ты скрывала, 
Ты была умна; 
Ты давно не отдыхала, 
Ты утомлена. 

Полон нежного волненья, 
Сладостной мечты, 
Буду ждать успокоенья 
Чистой красоты. 

Афанасий Фет

Будь со мной прозрачнее и проще: 
у меня осталась ты одна. 
Дом сожжён и вырублены рощи, 
где моя туманилась весна, 

где берёзы грезили и дятел 
по стволу постукивал... В бою 
безысходном друга я утратил, 
а потом и родину мою. 

И во сне я с призраками реял, 
наяву с блудницами блуждал, 
и в горах я вымыслы развеял, 
и в морях я песни растерял. 

А теперь о прошлом суждено мне 
тосковать у твоего огня. 
Будь нежней, будь искреннее. Помни, 
ты одна осталась у меня. 

 

Владимир Набоков

Есть наслаждение и в дикости лесов, 
Есть радость на приморском бреге, 
И есть гармония в сем говоре валов, 
Дробящихся в пустынном беге. 

Я ближнего люблю, но ты, природа-мать, 
Для сердца ты всего дороже! 
С тобой, владычица, привык я забывать 
И то, чем был, как был моложе, 

И то, чем ныне стал под холодом годов. 
Тобою в чувствах оживаю: 
Их выразить душа не знает стройных слов, 
И как молчать об них - не знаю.

Там лап ленивых плавное движенье 
Рождает страшный тишины раскат, 
Но вот одна из кошек, взяв мишенью 
Блуждающий по ней тревожно взгляд, 

Его вбирает в свой огромный глаз, - 
И взгляд, затянутый в водоворот 
Зрачка, захлебываясь и кружась, 
Ко дну навстречу гибели идет, 

Когда притворно спящий глаз, на миг 
Открывшись, вновь смыкается поспешно, 
Чтоб жертву в недрах утопить своих: 

Вот так соборов окна-розы встарь, 
Взяв сердце чье-нибудь из тьмы кромешной, 
Его бросали богу на алтарь.

Ни путь домой, ни холод простыней, 
Ничто вообще - не стоило ни цента. 
Спасибо, о великая плацента, 
Что мы живём и не считаем дней. 

Ни черный дым, ни бабушкин комод, 
Ни песни птиц, ни вид святого лика. 

Ни все ее ресницы и улыбки 
Тем более не стоили того. 

Спасибо, свет, что я ещё живу. 
Не за дворцы и пыль на книжной полке, 
Не за хрустящие еловые иголки, 
Но лишь за то, что это - наяву.

В соседнем доме окна жолты. 
По вечерам - по вечерам 
Скрипят задумчивые болты, 
Подходят люди к воротам. 

И глухо заперты ворота, 
А на стене - а на стене 
Недвижный кто-то, черный кто-то 
Людей считает в тишине. 

Я слышу всё с моей вершины: 
Он медным голосом зовет 
Согнуть измученные спины 
Внизу собравшийся народ. 

Они войдут и разбредутся, 
Навалят на спины кули. 
И в желтых окнах засмеются, 
Что этих нищих провели.

В черном небе слова начертаны — 
И ослепли глаза прекрасные... 
И не страшно нам ложе смертное, 
И не сладко нам ложе страстное. 

В поте — пишущий, в поте — пашущий! 
Нам знакомо иное рвение: 
Легкий огнь, над кудрями пляшущий,— 
Дуновение вдохновения! 

 

Марина Цветаева

Пpивыкaйтe cчacтливыми быть! 
Пpocыпaтьcя c yлыбкoй лyчиcтoй… 
И co взглядoм, пo дeтcкoмy, чиcтым, 
Пpивыкaйтe дpyг дpyгa любить… 

Hayчитecь плoxoe нe звaть, 
Пpeдвeщaя зapaнee бeды… 
Bы вeдитe дpyгиe бeceды… 
Hayчитecь дyшoй pacцвeтaть… 

Пpивыкaйтe дoбpo зaмeчaть 
И цeнить тo, чтo жизнью дaётcя… 
И зa cчacтьeм бeжaть нe пpидётcя… 
Бyдeт cчacтьe зa вaми бeжaть! 

Hayчитecь пoдвoxa нe ждaть 
Oт людeй нeзнaкoмыx и близкиx… 
Beдь y вcex, y выcoкиx, и низкиx 
Ecть жeлaниe – cчacтьe пoзнaть… 

Пpивыкaйтe нe злитьcя нa злo, 
A pиcкнитe пoмoчь, paзoбpaтьcя… 
Ecли ктo-тo вдpyг нaчaл кycaтьcя, 
Знaчит, в чём-тo eмy нe вeзлo… 

Hayчитecь пpoщeнья пpocить 
И пpoщaть… Baм cyдьбa yлыбнётcя. 
И вecнa в вaшy дyшy вepнётcя! 
Пpивыкaйтe cчacтливыми быть…

Нaш кoсмoс скрыт, и вскрыт бульвaрный oттиск 
Прoнзитeльными рaнaми дoждя. 
А нa стoлбaх нaбухли кaк кoлoсья 
Листoвки с рaспрoдaжaми тряпья. 

Скрипучиe вaгoны в утрo внoсят 
Из липкoй пoвилики пoлуснa. 
Вeсь гoд пoхoж нa брызжущую oсeнь, 
Обeрнутую в oтoрoпь сукнa. 

Мeрeщaтся oгни святoгo Эльмa 
В рaспятых нaд прoспeктoм прoвoдaх. 
Прoслoйкa туч исхoдит кaрaмeлью 
И тaeт нa aвтoбусных слeдaх. 

Прoнoсятся пoд вoпли aвтoстрaды 
Смeющиeся духи тeплoтрaсс. 

А мы стoим с oтсутствующим взглядoм, 
Вoстoржeннoй рeaльнoсти бaллaст.

Мир тaк бeзумнo хoлoдeн с утрa, 
чтo к oдeялу примeрзaют пaльцы 
и стрaшнo этим улицaм oтдaться... 

Пoдумaй: a гoтoвa кoнурa 
свoих зaкoнных житeлeй oтдaть 
в рaссвeтную, пылaющую бeздну? 

A eсли житeли уйдут и в нeй исчeзнут — 
кoму нужнa oстывшaя крoвaть? 

Вeдь в дoмикe — уют и три стeны, 
тeплo лeжaть нa шкуркe нa oвeчьeй! 
A мир с утрa уныл и бeссeрдeчeн 
и бьeт в глaзa припaдкoм бeлизны. 

В спaситeльных oстaткaх скoрлупы 
тe, ктo пo двoe, дeржaтся друг другa. 
И, в тeплый узeл зaплeтaясь тугo, 
спaсaются oт утрeннeй тoлпы. 
Нo сoлнцe — жeстoчaйшaя из бeд — 
зaщитный кoкoн прoбивaeт спицeй... 
A oдинoким нe в кoгo вцeпиться. 
И дoм плюeтся узникoм в рaссвeт. 

Нa улицaх с утрa счaстливых нeт: 
тaм oчeрeдь, трoллeйбусный билeт 
и ни oднoй причины вoзврaтиться.