• Всякий имеет право быть глупым.

• Единственная красота, которую я знаю, — это здоровье.

• Красивые мысли нередко служат костылями хромым мыслям.

• Страдания, пусть и воображаемые, причиняют не меньшую боль.

• Среди сотни пиетистов девяносто девять мошенников и один осёл.

• Добродетельным можно быть

В горах, на скале, о беспутствах мечтая,
Сидела Измена худая и злая.
А рядом под вишней сидела Любовь,
Рассветное золото в косы вплетая.

С утра, собирая плоды и коренья,
Они отдыхали у горных озер.
И вечно вели нескончаемый спор —
С улыбкой одна, а другая с презреньем.

Одна говорила: - На свете нужны
Верность, порядочность и чистота.
Мы светлыми, добрыми быть должны:
В этом и - красота!

Другая кричала: - Пустые мечты!
Да кто тебе скажет за это спасибо?
Тут, право, от смеха порвут животы
Даже безмозглые рыбы!

Жить надо умело, хитро и с умом,
Где — быть беззащитной, где — лезть напролом,
А радость увидела — рви, не зевай!
Бери! Разберемся потом!

- А я не согласна бессовестно жить.
Попробуй быть честной и честно любить!
- Быть честной? Зеленая дичь! Чепуха!
Да есть ли что выше, чем радость греха?!

Однажды такой они подняли крик,
Что в гневе проснулся косматый старик,
Великий Колдун, раздражительный дед,
Проспавший в пещере три тысячи лет.

И рявкнул старик: - Это что за война?!
Я вам покажу, как будить Колдуна!
Так вот, чтобы кончить все ваши раздоры,
Я сплавлю вас вместе на все времена!

Схватил он Любовь колдовскою рукой,
Схватил он Измену рукою другой
И бросил в кувшин их, зеленый, как море,
А следом туда же — и радость, и горе,
И верность, и злость, доброту, и дурман,
И чистую правду, и подлый обман.

Едва он поставил кувшин на костер,
Дым взвился над лесом, как черный шатер, -
Все выше и выше, до горных вершин.
Старик с любопытством глядит на кувшин:
Когда переплавится все, перемучится,
Какая же там чертовщина получится?

Кувшин остывает. Опыт готов.
По дну пробежала трещина,
Затем он распался на сотню кусков,
И... появилась женщина...

Эдуард  Асадов

Я ходить научился, чтоб к тебе приходить. 
Говорить научился, чтоб с тобой говорить. 
Я цветы полюбил, чтоб тебе их дарить, 
Я тебя полюбил, чтобы жизнь полюбить.

Расул  Гамзатов

Еще недавно нам вдвоем 
Так хорошо и складно пелось. 
Но вот гляжу в лицо твое 
И думаю: 
Куда все делось? 

Но память прошлое хранит, 
Душа моя к тебе стремится... 
Так, вздрогнув, 
Все еще летит 
Убитая в полете птица.

Василий Федоров 

Когда с небес на этот берег дикий 
роняет ночь свой траурный платок, 
полушутя, дает мне Сон безликий 
небытия таинственный урок. 

Я крепко сплю, не чая пробужденья; 
но день встает, и в лучезарный миг 
я узнаю, что были сновиденья 
и что конца еще я не постиг. 

 

Владимир Набоков

Хотел бы я, чтоб все меня любили? 
Наверно, нет. Ведь если я любим 
И славным человеком, и дурным, 
То сам я вроде горстки серой пыли, 
Той пыли, что кружится возле ног 
И прилипает на любой сапог. 

Но я не пыль, лететь во все концы. 
Двуличья нет и никогда не будет. 
Хочу, чтобы любили только люди 
И вечно не любили подлецы! 

 

Эдуард Асадов

Футболист, гонщик, лыжник, игрок в крикет – всё это сэр Артур Конан Дойл, который, оказывается, в свободное от писательства время был отменным спортсменом . 

Десять лет Дойл был вратарем любительской Портсмутской футбольной ассоциации (под псевдонимом Смит). Однако ему это наскучило, и в 1890 году он присоединился к команде по игре в крикет. Джеймс Барри, автор "Питера Пэна" основал любительскую команду, членами которой помимо Артура стали Пелем Вудхаус, Герберт Уэллс, Джером Клапка Джером и Алан Милн. 

После того, как Конан Дойл перебрался в Швейцарию для поправки здоровья жены, он обучился основам лыжного спорта. Именно Дойл был первым британцем, который описал острые ощущения от катания на лыжах. Писатель верно предсказывал, что в будущем сотни англичан поедут в Швейцарию на "лыжный сезон". 

Кроме этого, сэр Артур был одним из первых автомобильных гонщиков в Великобритании. В 1911 году он принял участие в туре принца Генри, международном конкурсе, организованным Генрихом Прусским. В нем британские гонщики участвовали против немецких.

...Я теперь жарюсь на солнце, хочу почернеть. Пока – старания напрасны. Обгорели ноги до мяса, а спина не обгорела до мяса – обгорела до костей. Хожу с трудом, все болит… Никак, лапа, не посещает меня муза – никак ничего не могу родить, кроме разве всяких двустиший и трехстиший. Я ее – музу – всячески приманиваю и соблазняю, – сплю раздетый, занимаюсь гимнастикой и читаю пищу для ума, но… увы – она мне с Окуджавой изменила. Ничего… это не страшно, все еще впереди. Достаточно того, что вся группа, независимо от возраста, вероисповедания и национальности, распевает «Сивку-Бурку», «Большой Каретный» и целую серию песен о «шалавах»… 
Позвони отцу – расскажи, какой я есть распрекрасный трезвый сын Владимир  Высоцкий… 

Письмо Владимира Высоцкого жене, Людмиле Абрамовой, Латвия, 16 июля 1964 года

Посредине панели
Я заметил у ног
В лепестках акварели
Полумертвый цветок.
Он лежал без движенья
В белом сумраке дня,
Как твое отраженье
На душе у меня

Николай Заболоцкий

Заметили вы, что встречаются люди, которые по заповедям своей религии должны прощать и действительно прощают обиды, но никогда их не забывают? Я же совсем не склонен был прощать, но в конце концов всегда забывал. И оскорбитель, полагавший, что я ненавижу его, не мог прийти в себя от изумления, когда я с широкой улыбкой здоровался с ним. Тогда он в зависимости от своего характера восхищался величием моей души или же презирал мою трусость, не зная, что причина куда проще: я позабыл даже его имя.

Альбер Камю "Падение"

Юлия Друнина

Пoкa мы живы, мoжнo вcё иcпpaвить, 
Bcё ocoзнaть, pacкaятьcя, пpocтить. 
Bpaгaм нe мcтить, любимым нe лyкaвить, 
Дpyзeй, чтo oттoлкнyли, вoзвpaтить. 

Пoкa мы живы, мoжнo oглянyтьcя, 
Увидeть пyть, c кoтopoгo coшли. 
Oт cтpaшныx cнoв oчнyвшиcь, oттoлкнyтьcя 
Oт пpoпacти, к кoтopoй пoдoшли. 

Пoкa мы живы... Mнoгиe ль cyмeли 
Ocтaнoвить любимыx, чтo yшли? 
Mы иx пpocтить пpи жизни нe ycпeли, 
И пoпpocить пpoщeнья нe cмoгли... 

Кoгдa oни yxoдят в тишинy, 
Тyдa, oткyдa тoчнo нeт вoзвpaтa, 
Пopoй xвaтaeт нecкoлькиx минyт 
Пoнять – o, Бoжe, кaк мы винoвaты! 

И фoтo – чёpнo-бeлoe кинo. 
Уcтaлыe глaзa – знaкoмым взглядoм. 
Oни yжe пpocтили нac дaвнo 
Зa тo, чтo cлишкoм peдкo были pядoм, 

Зa нe звoнки, нe вcтpeчи, нe тeплo. 
He лицa пepeд нaми, пpocтo тeни... 
A cкoлькo былo cкaзaнo "нe тo", 
И нe o тoм, и фpaзaми нe тeми. 

Тyгaя бoль, – вины пocлeдний штpиx, – 
Cкpeбёт, извoдит xoлoдoм пo кoжe. 
Зa вcё, чтo мы нe cдeлaли для ниx, 
Oни пpoщaют. Mы ceбя – нe мoжeм... 

 

Эдyapд Acaдoв

Смотрю на море жадными очами,
К земле прикованный, на берегу...
Стою над пропастью - над небесами,-
И улететь к лазури не могу.

Не ведаю, восстать иль покориться,
Нет смелости ни умереть, ни жить...
Мне близок Бог - но не могу молиться,
Хочу любви - и не могу любить.

Я к солнцу, к солнцу руки простираю
И вижу полог бледных облаков...
Мне кажется, что истину я знаю -
И только для нее не знаю слов.

Зинаида Гиппиус

Если вдохновение мешает вам учиться, работать или выполнять обязательства, можете смело ссылаться на поэта Андрея Вознесенского – он мог бросить всё ради вдохновения. 

Когда Вознесенскому было 29 лет, ему предложили выступить в консерватории, где вообще-то появлялись на сцене лишь титулованные музыканты. Пока его жена, Зоя Богуславская, занималась подготовкой вечера, а билеты продавались как горячие пирожки, сам поэт на радостях уехал в Ялту – ловить вдохновение и писать. 

За два дня до вечера из Ялты приходит телеграмма: «Милая, приехать не смогу. Цветет миндаль». 

Ответственная жена все же заставила Вознесенского приехать, но он ей потом еще долго припоминал, что недописанной осталась целая глава. 


Из воспоминаний Зои Богуславской

"...Как мне объяснить тебе, мое счастье, мое золотое, изумительное счастье, насколько я весь твой - со всеми моими воспоминаниями, стихами, порывами, внутренними вихрями?.. И я знаю: не умею я сказать тебе словами ничего - а когда по телефону - так совсем скверно выходит. Потому-что с тобой нужно говорить - дивно, как говорят например, с людьми которых больше нет давно... я просто хочу тебе сказать, что без тебя мне жизнь как-то не представляется - несмотря на то что думаешь что мне «весело» два дня не видеть тебя". 

Из письма Владимира Набокова к Вере Набоковой

В настоящее издание вошли ранние романы Джейн Остин, до сих пор по праву считающейся первой леди английской литературы: "Любовь и дружба", "Замок Лесли", "Леди Сьюзен". Внешняя камерность этих забавных, искрометных историй, "литературных шалостей", оборачивается в итоге остроумным описанием нравов, едкой сатирой: тексты Остин - пародии, причем довольно жесткие, на мелодраматические опусы XVIII века. 
При всей популярности писательницы (в колледжах и университетах Великобритании ее произведения обязательны для изучения) романы, вошедшие в сборник, на русском языке были впервые изданы лишь несколько лет назад. Тем радостнее новая встреча с юным, изящным, веселым дарованием Остин. Надеемся, русскому читателю возможность такой встречи представится еще не раз. 

Храню в душе хрустальное создание, 
Создание под названием семья. 
И знаю, на просторах мироздания, 
Нет ничего дороже для меня. 

Семью свою от бед оберегаю, 
Плохих не позволяю слов сказать. 
Как мать дитя - лелею и ласкаю, 
На выпады чужие мне плевать. 

Врагам даю совет - не подходите, 
Я за семью способен жизнь отдать. 
И мнение своё в себе держите, 
Иначе можно сильно пострадать. 

В семье сосредоточен жизни смысл, 
Семья всегда опора для меня. 
Пусть для кого-то на купюрах сумма чисел, 
Важнее, но поверь это не я. 

Семья дарует сердцу вдохновение, 
И ненавязчиво вперёд ведёт меня. 
Когда все вместе, каждое мгновение, 
Мы будем помнить, всей душой храня.

Эхо-Ридж. Очаровательный городок, будто сошедший с рекламного проспекта. Городок, где теперь предстоит жить старшекласснице Эллери и ее брату-близнецу. Городок, в котором произошла череда загадочных происшествий… 

Недавно на одной из улиц города был насмерть сбит учитель местной школы – виновник скрылся с места аварии. Пятнадцать лет назад – безжалостно убита школьная «королева красоты», выпускница Лейси… А еще несколькими годами ранее из Эхо-Ридж бесследно исчезла Сара – родная тетя Эллери. 

Могут ли все эти случаи быть как-то связаны? Эллери и ее одноклассник Малкольм решают во всем разобраться. 

С каждым днем они становятся все ближе к истине, но какую цену им придется за это заплатить?

Достоевский мечтал о загранице сорок лет. До этого все как-то не складывалось. Земную жизнь пройдя до половины и собираясь в первое путешествие, Федор Михайлович в желании скорее наверстать упущенное составил себе очень амбициозную программу. Писатель он был хороший, а турменеджер так себе. Маршрут на два месяца включал в себя Берлин, Дрезден, Баден-Баден, Кельн, Париж, Лондон, Люцерн, Женеву, Геную, Флоренцию, Милан, Венецию, Вену… не будем продолжать. Видно, что психанул человек. 

Русскому вообще путешествия трудно даются, русский не может просто взять и съездить погостить в свое удовольствие, нет, зачем, это неинтересно. Русский всегда путешествует как в последний раз. Ему нужно, чтобы на износ, чтобы до последней копейки, чтобы проиграться в пух и прах и где-нибудь между Лозанной и Прагой закладывать последние часы, чтобы вся родина вскладчину собирала ему на стакан чая, и пачки писем с денежными переводами ждали где-то между Неаполем и Афинами, чтобы из пятизвездочного в комнату без окна и завтрака, чтобы истоптать все старинные мозоли и воскресить все язвы, гастриты, радикулиты, мигрени, падучую, короче говоря, если ты едва не умер на чужбине, то зачем ты ездил вообще. 

Петербуржцу и так-то в Европе непросто. Для описания полученных впечатлений ему, как правило, хватает двух оценок: «как дома» и «дома лучше». Достоевский сорок лет ждал путешествия за границу, чтобы проскакать «галопом по Европам» и прийти к выводу, что в Питере все то же самое, а туристы так вообще смешны: 
«Бедненькие! И что за всегдашнее беспокойство, что за болезненная, тоскливая подвижность! Все они ходят с гидами и жадно бросаются в каждом городе смотреть редкости и, право, точно по обязанности, точно службу продолжают отечественную: не пропустят ни одного дворца о трех окнах, если только он означен в гиде, ни одного бургомистерского дома, чрезвычайно похожего на самый обыкновенный московский или петербургский дом; глазеют на говядину Рубенса и верят, что это три грации…» 

Нет, есть, конечно, те, кому за границей искренне нравится. Но это не Федор Михайлович. Федор Михайлович, даже с любимой женой, даже из прекрасной Италии, будет через несколько лет писать такие письма: 
«Через три месяца – два года как мы за границей. По-моему, это хуже, чем ссылка в Сибирь. Я говорю серьезно и без преувеличения. Я не понимаю русских за границей. Если здесь есть такое солнце и небо и такие действительно уж чудеса искусства, неслыханного и невообразимого, буквально говоря, как здесь во Флоренции, то в Сибири, когда я вышел из каторги, были другие преимущества, которых здесь нет, а главное – русские и родина, без чего я жить не могу». 

В общем, тут есть, о чем подумать, стоя в очереди за шенгеном на пять лет, господа.